Мы — общественная организация «Художественный центр „Дети Марии“» — студия для детей-сирот, детей с особыми нуждами и выпускников интернатов.

В наших студиях занимаются мальчишки и девчонки из школ-интернатов и детских домов. Они очень разные, но есть то, что их объединяет. Это дети, которым не повезло в жизни. С самого начала и по независящим от них обстоятельствам. Они — сироты.

Центр «Дети Марии» создан, чтобы помочь детям-сиротам и выпускникам детских домов стать полноценными и полноправными членами нашего общества путем содействия их социальной, психологической и интеллектуальной реабилитации через занятия различными видами творчества. Хотим, чтобы в нашем обществе было как можно больше счастливых, небезразличных и успешных людей.

Детям, живущим в детских домах, не хватает родительской любви и заботы, в то же время, они привыкают, что государство их обеспечивает, и вырастают с потребительским отношением к миру. Им трудно начинать самостоятельную жизнь. Мы стараемся изменить это положение вещей.

Наша история

История студии началась в 1993 году, а 17 апреля 1997 Художественный центр «Дети Марии» был официально зарегистрирован как организация, и эту дату мы отмечаем каждый год как День рождения студии. За более чем 20 лет у нас накопилось огромное количество рассказов и фото о нашей студийной жизни, событиях, поездках, людях...

Первая встреча детей и Марии

— Шел 1993 год, сентябрь. У нас — мешок шоколадных конфет, которые привезла моя итальянская подруга Сильвия, и такая задача — пристроить их детям, которые конфет видят мало. Я сначала попыталась отдать их в Дом ребенка, просто придя туда с улицы, но меня и на порог не пустили. Тогда я позвонила в РОНО (теперешний «Департамент образования»), объяснила про конфеты от итальянцев. Они и говорят: «О, есть у нас один интернат, там директриса очень любит иностранцев!» Дали адрес, я позвонила, договорилась с ней. Оказалось, это недалеко, и мы отправились. Я и несколько итальянцев.

Дверь была закрыта на замок. Мы позвонили, нам открыли, и прямо с порога говорят: «Да, да, мы в курсе, давайте сюда конфеты, спасибо большое!» Мы спрашиваем: «А можно ли нам на детей посмотреть?». Очень неохотно нас провели внутрь. Абсолютно темный, пустынный коридор, и, даже детских голосов не слышно. Подошли к двери одного из классов. Сопровождавшая нас завуч достала из кармана ключ, что меня тогда поразило, открыла дверь, а за ней воспитательница, которая тоже была заперта (у нее, видимо, свой ключ), и дети. Сидят за партами, уставившись в телевизор, сложив ручки, как на уроке. Смотрят какую-то жуткую мыльную оперу.

Зрелище душераздирающее: стоят детдомовские дети, сопливые, неухоженные, с голодными глазами, и поют песню о Родине.

Мы вошли, поздоровались, обстановка была очень натянутой, воспитательница вообще не понимала, что мы здесь делаем. Это было необычно, чтобы посторонние люди приходили в интернат. Мы спрашиваем: «Ну, а что вы еще тут делаете, кроме того, что телевизор смотрите?» А воспитательница: «А мы еще петь, танцевать умеем. Ну-ка, дети, быстро построились!» Сначала Жанна с Пашей станцевали для нас полечку, а потом она их все-таки построила в ряд, и дети спели песню о Родине. Зрелище душераздирающее: стоят детдомовские дети, сопливые, неухоженные, с голодными глазами, и поют песню о Родине.

Кстати, конфеты мы смогли раздать только частично, а потом их у нас все-таки забрали. Тут завуч говорит: «Ну, все, визит окончен». Мы спрашиваем: «А можно нам интернат посмотреть? Где, например, дети спят, где кушают?» — «Нет, где спят, мы вам не покажем, сейчас все спальни у нас закрыты. Ну, столовую, ладно, можно посмотреть. Только у нас дети, сами понимаете, больные, они все люстры побили, так что вы не удивляйтесь». И она показала нам столовую, сетуя, что дети и мебель поломали, а чинить некому, и хорошо бы найти спонсоров на ремонт. На этом мы расстались. Потом началось неформальное общение. У итальянцев был с собой самый настоящий фотоаппарат. Паша его схватил, тут же разобрался, как им пользоваться, и начал фотографировать все подряд. А у меня был с собой самый настоящий младенец — моя десятимесячная дочь Аня — очень жизнерадостная, синеглазая, с рыжими кудрями. Она произвела фурор. Дети рассматривали, не решаясь потрогать, маленькие ладошки, крохотные ботиночки, засыпали вопросами: Она не кукла? А волосы настоящие? А почему не разговаривает? А она плакать умеет? Стали по очереди носить на руках. Тут вдруг я осознала, что малышей вблизи они в последний раз видели, когда сами были в доме ребенка. Подумала, что могу время от времени приходить сюда с Аней и двумя старшими. Просто поиграть.

Вскоре я снова позвонила в интернат. Мой друг Пэтч Адамс (Patch Adams) в очередной раз собирался в Россию со своей командой. Клоуны обычно приезжали в Москву на неделю и навещали детские больницы. В предыдущем году я им помогала составлять расписание и подумала, что было бы здорово привести их сюда.

Пэтч, по-русски ни слова не понимая, всё кивал и говорил: «I love you!»

Директриса согласилась, сказав, что клоуны — это да, примем с удовольствием. Но не могли бы они заодно приобрести сантехнику для интерната? Я туманно ответила, что, мол, кто его знает. Она потом пыталась и с ними на эту тему говорить. Когда клоуны носились по интернату, развлекая детей, она выловила Пэтча и стала объяснять, как им нужна сантехника, а еще видеокамера. Пэтч, по-русски ни слова не понимая, всё кивал и говорил: «I love you!»

В тот второй визит, несмотря на грим, парик и костюм, дети меня узнали. Саша, Паша, Жанна. Они меня вспомнили, выделив из толпы клоунов, и это было приятно. Я пообещала, что еще раз к ним приду. Это оказалось труднее, ведь я была уже без иностранцев. Пришлось объясняться с директором и завучем, зачем мне снова приходить. Сказала, что я художница и предложила порисовать с детьми. Они очень удивились, но пустили.

Итак, я стала к ним ходить регулярно. В первый раз принесла с собой большую картину-панно, нарисованную в детской студии, где я в то время работала. Говорю: «Давайте, тоже нарисуем с вами картину». — «Такую же?» — «Нет, не такую же, а просто тоже большую, все вместе». — «Хорошо, давай нарисуем, но только точно такую же!» Тогда я так до конца и не поняла, почему они хотели сделать копию. В результате мы создали новую версию той же картины «Сказочный остров». Конечно, появились какие-то другие детали, новые персонажи. Она и по цвету сильно отличалась, хоть композиция осталась той же.

Дети очень удивились, что я принесла с собой краски. Им там красками рисовать не давали, а фломастеров выдавали только по две штуки на ребенка. Причем, это могли оказаться черный и коричневый цвета.

Работникам интерната затея с красками не понравилась: от красок одна грязь, мы же иногда, бывало, и воду проливали, а ведь это полная катастрофа — пролитая банка воды! Хотя там линолеум был.

Помню один эпизод. Лена Ильина, очень активная, импульсивная девочка, нечаянно смахнула рукой со стола ту самую банку с водой. Илья сразу же бросился за тряпкой и пытался вытереть. Воспитательница отняла у него тряпку с криком: «Не, пусть она, такая-сякая, сама убирает! Еще чего! Она обязана сама!» Илья довольно спокойно, но твердо забрал тряпку обратно и сказал, что вытрет сам, потому что ему это не трудно. Воспитательница страшно удивилась.