Марина Аромштам (Россия), кандидат педагогических наук, девятнадцать лет проработала учителем начальных классов (в 1997 г. она стала финалистом Московского конкурса «Учитель года»). С 2000 по 2007 г. курировала инновационные проекты дошкольных учреждений и учреждений для детей-сирот.

Статьи Аромштам по проблемам педагогической реальности публиковалась во многих газетах и журналах, и в 1999 г. она была удостоена премии «Серебряное перо» по итогам конкурса авторов «Учительской газеты». С 2000 года она является главным редактором газеты «Дошкольное образование» (ИД «Первое сентября»).

С 1998 года вышло несколько ее книг по педагогике и методике обучения, а в 2007 в журнале «Кукумбер» были опубликованы первые художественные произведения Аромштам — рассказы из цикла «Мохнатый ребенок». И, наконец, 2008 году ее повесть «Когда отдыхают ангелы» была удостоена Большой премии конкурса «Заветная мечта».

О книге

Книга Марины Аромштам "Читать!" - это предложение поговорить о детском чтении. Какие книги и в каком возрасте необходимы детям? Зачем нужны книги на сложные темы: о страхе и смерти, о красивом и ужасном? Помогут ли книги ответить на больные вопросы: почему семьи такие разные? Можно ли простить предательство? Что такое любовь?.. Автор ведет разговор с мамами и папами, бабушками и дедушками, педагогами и детскими психологами о том, как сделать книгу для ребенка другом на всю жизнь

«Человек — индивидуальное и сложное существо». Интервью с Мариной Аромштам

Известный журналист, талантливый педагог, автор детских книг, создатель и главный редактор сайта «Папмамбук» Марина Аромштам — о свободной журналистике, «Папмамбуке», доверии к ребенку и своих книгах.

 

Марина, вы придумали «Папмамбук» — «интернет-журнал для тех, кто читает детям». Могли бы рассказать, сколько ему лет, и как возникла идея создания сайта, пропагандирующего чтение вслух детям?

«Папмамбук» был запущен в 2011 году. Идея проекта принадлежала мне. Задача виделась простой: создать в сети пространство, которое было бы альтернативно традиционной школьной педагогике. К этому моменту я уже более пятнадцати лет работала в педагогической журналистике и в какой-то момент для меня стало очевидным, что независимая журналистика, связанная со школой, погибает на глазах.

С чем это было связано?

С изменением государственной образовательной политики. В результате Издательский дом «Первое сентября», где я работала, стал сворачивать свою деятельность.

Знаю, что с начала 90-х он активно знакомил учительскую аудиторию с новыми педагогическими идеями. С каким чувством вы покидали «Первое сентября»?

Каким может быть чувство, когда смотреть в сторону школы не можешь, потому что понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит? Я тогда поняла, что если делать ставку на развитие педагогической мысли и педагогической практики, то это должна быть семейная педагогика. Возможно, сегодня слова «семейная педагогика» звучат банально, но в 90-е это было «ноу-хау».

Что же это такое — «семейная педагогика»?

История долгая. В советской педагогике, как известно, существовал примат коллективного воспитания. Как это трактовалось — другой вопрос. Но считалось, что надо как можно скорее изъять ребенка из семьи и поместить туда, где его будут воспитывать в соответствии с представлениями советской педагогики.

Понятно, новой стране нужны были новые люди.

И сформироваться они могли только внутри советских институтов. Семью же как ячейку общества в 20-е годы считали буржуазным пережитком. А в 30-е, когда в СССР началась реакция, революционные идеи и интересные педагогические эксперименты, включая коммуны свободного воспитания, вальдорфские школы и детские сады, работавшие по системе Марии Монтессори, были запрещены, закрыты и прекратили свое существование. В это же время наша страна вернулась к традиционным представлениям о семье и о том, какой должна быть женщина, и чем она должна заниматься. Но при этом сохранялся тезис «общественное выше личного».

Воспитание снова стало уделом семьи?

Семья, любовь — все это, считалось, из области личного. А воспитание детей все равно связывалось с коллективными формами. Воспитывали детей организации. Во главе воспитательного процесса стояла школа, в школу были имплантированы пионерская и комсомольская организации, октябрята, субботники, воскресники, сдача норм ГТО и т. д. И если учитель, к примеру, самостоятельно решал, что он не будет учить детей писать сначала палочки, а потом крючочки, и первым делом рисовал с ними кружочки и только потом палочки, он немедленно подвергался обструкции и зарабатывал первый инфаркт, а если не успокаивался — второй. Известный педагогический журналист (и впоследствии основатель ИД «Первое сентября») Симон Львович Соловейчик ввел во времена 90-х термин — «педагог-новатор». Так вот: в советские годы педагогов-новаторов можно было определять по количеству инфарктов.

Наверняка что-то изменилось в 1960-е.

Да, в период оттепели появились первые явления, давшие начало альтернативной, внешкольной педагогике — «Фрунзенская коммуна», особый уклад пионерского лагеря «Орленок». А с конца 60-х — начала 70-х годов возникает и так называемая альтернативная «семейная педагогика». Ею занимались такие странные с точки зрения советского уклада и быта люди, как Борис и Лена Никитины, Олег Скрипалев. Они пытались воспитывать детей по-другому. Но парадокс заключался в том, что и эта педагогика оперировала понятием «детский коллектив». Только ее идеологи считали, что они «очищают» представления о коллективе, возвращают ему исходный смысл, который имели в виду педагоги «истинно революционных времен» — Шацкий, Макаренко. И с этим обновленным пониманием коллектива как главной действующей силы воспитания связывалось, например, представление о том, что семья должна быть многодетной.

А какой мыслилась роль школы?

Борис Павлович и Лена Никитины пытались «внедриться» в школу, чтобы ее изменить. По их представлениям (с которыми невозможно не согласиться), тогдашняя школа представляла собой заржавевший институт, который не дает детям дышать и по существу выступает против талантливого самобытного ребенка. Но школьная система, естественно, Никитиных выдавила, и они стали заниматься педагогикой вне школы. Хотя строили ее все на том же принципе «коллективного воспитания» — он был очень важен для них. Поэтому в семье Никитиных и было десять детей.

 

В то время было столько всего «нельзя», что легче было родить десять детей и создать собственный коллектив.

Кроме того, при советской власти все детские учреждения были абсолютно закрытыми для родителей — не только тюрьмы, больницы и роддома, куда вход вообще был воспрещен, но и детские сады, школы, пионерские лагеря. Родитель не должен был знать, что происходит с ребенком за школьными стенами. Он мог судить об этом только по косвенным признакам. Что касается семьи, то она рассматривалась как вспомогательный институт. Главное — это государственное воспитание. Поэтому семейная педагогика с ее экспериментами развивалось как явление андеграундное.

И совершала свои открытия.

Да, и первое, что она нам «открыла», — это то, что каждый ребенок развивается в своем темпе, и что зачастую он может гораздо больше, чем ему позволяет школа. (Никитины жизнь посвятили отстаиванию этого тезиса.) Оказалось, что у детей есть способности, о которых мы даже не подозревали. Это открытие было совершенно ошеломляющим. Но оно таило в себе страшный соблазн: у родителей возникало ощущение, что при «правильной постановке дела» они могут воспитать гения. В результате чего ребенок часто становился объектом манипуляций родителей.

Мы впадали из крайности в крайность?

Именно. Мало кто в то время понимал, что гениальность — не рукотворная вещь. Случаи Моцарта или Паганини — не правило, а исключение. Помню, Борис Павлович любил рассказывать, что у Софьи Ковалевской в детстве стены ее комнаты были обклеены бумагой с математическими формулами, и это якобы послужило определяющим фактором в развитии ее способностей. (Собственно, этот взгляд был изложен в диссертации Бориса Павловича.)

И среди родителей сразу появились те, кто стал обклеивать стену у детской кровати обоями, «определяющими судьбу ребенка». Люди легко ведутся на такие вещи. И много разного можно рассказать про наши тогдашние «эксперименты». Все это было внове и совершенно не было осмыслено. Многое осталось неосмысленным до сих пор. И новые поколения родителей, желающих лепить гениев по заданным лекалам, не переводятся. Родителям же хочется достичь всего быстро, но они забывают простую истину: то, что ты сделал с ребенком, уже нельзя отменить.

Словом, альтернативная педагогика стала частью андеграунда.

Да, в то время семейная педагогика тяготела к общей каше «антисоветского» — исключительно потому, что она была против чего-то, насаждаемого государством. Хотя «антисоветскость» ее, во многом, была очень советской. Педагогика — это не только и не столько слова. Это практика взаимодействия с ребенком, это образ жизни. И внутри практики ты пользуешься известными тебе инструментами. Твой образ жизни — это заложенные в тебя паттерны, способы поведения по отношению к ребенку и взаимодействия с ним. А новое в тебе самом формируется медленно и болезненно. Я попробовала об этом написать в своей книге «Белый верх — темный низ».

 

(источник)