"Беглец из страны Оз." Фантастический рассказ
"Беглец из страны Оз." Фантастический рассказ
Валерий Суховей
БЕГЛЕЦ ИЗ СТРАНЫ ОЗ
«Вчера мы сообщали, что в понедельник, на двести тридцатом километре трассы *** был обнаружен обнаженный труп мужчины средних лет без признаков насильственной смерти. По информации, полученной от источника в местных правоохранительных органах, в ходе расследования установлено, что пострадавшим мог быть известный физик, сотрудник Московского университета Илья Русевич. Однако сегодня выяснилось, что Илья Русевич находится на симпозиуме за границей и уже связывался с руководством университета и своей семьей. Наш канал выражает искреннее извинение за выход в эфир недостоверной информации. Расследование инцидента продолжается».
Из теленовостей сентября 2016 года
1
Старик спешил. Наверняка его отследили. Последнюю неделю он обычно просто уединялся в молодом бору неподалеку от дома и по часу гулял с хмурым, угрюмым выражением лица. В контакт ни с кем не входил, подозрительных действий не совершал, поэтому ни со стороны правительства, ни со стороны Ученого Собрания к нему претензий предъявить не могли.
А сегодня утром улетел почти за двести километров, оставив в домашнем кабинете записку для жены: «Дорогая Наташа! Тяжко это писать, но полагаю, что мы более не увидимся. Не думай, я не самоубийца. Это просто будет продолжение моего дела (зачеркнуто) обратная сторона дела моей жизни. Береги Катю, она еще так молода. Гришка хоть и болван, но на ногах стоит крепко, я за него спокоен. Не знаю, что писать: за всю жизнь все сказано. Ухожу. Целую. Навсегда твой любящий...» Завершалась записка красивой подписью с завитушками.
Пока он не начал откапывать этот камень, вряд ли что-то могло бы привлечь особое внимание службы безопасности. Камень был довольно большой, желтый с красными прожилками. Какой-то неизвестной породы. Настоящий природный валун, видевший еще ледниковый период.
Болото, когда-то бывшее здесь, давно отступило, и камень уже успел затянуться землей. Сухощавыми руками старик нервно срывал пожелтевший дерн вокруг камня. Травяной слой клоками отставал от лежавшего под ним песчаника.
Затем он стал подкапывать валун с боков. Найденная рядом прочная палка серьезно помогла в этом деле.
Нынешнее лето не было дождливым. А с утра вдруг запарило. Стало душно. Впрочем, старику казалось, что ему всегда не хватало воздуха в мегаполисе, хотя наблюдавшие врачи и не ставили ему дурных диагнозов. Просто он задыхался от постоянного психологического напряжения, неизбежного и неустранимого.
Старик запачкал свой старомодный черный костюм, но не обращал внимания на такие мелочи. В пылу увлеченности он все-таки решил освободиться от пиджака и почти незаметным движением скинул его на траву, где уже валялся летательный ранец. Через некоторое время он уже позабыл о нем, и пиджак исчез с поверхности, словно растворился. Летательный ранец продолжал предательски блестеть.
Дергая и расшатывая камень, старик потел, вены на сухой шее вздувались, но тренированные и цепкие руки наконец сдвинули камень с места. Старик вновь напрягся и перевернул его. Нижняя сторона камня не была влажной – значит, камень именно тот.
Нужен отдых.
Повалившись на траву, старик мысленно порадовался, что теперь склон холма не такой крутой и высокий, как в годы его детства. Когда в девяностых расширяли дорогу к строящемуся мосту, холм, под которым лежал этот камень, сильно подровняли, сняв высоту почти наполовину. Мальчишкой он насколько мог близко подбирался к стройке, смотрел, как взрывали горную породу и очень боялся, что ей завалят желтый округлый камень, который показал ему когда-то дед Иван. Но дорожники сделали свое дело, а камень так и желтел у подножия холма, в затянутой тиной луже. Парнишка вырос, подался в Москву, бывал часто и за границей, а на родину возвращался только три раза.
Первый – в девяносто третьем, когда после расстрела Верховного Совета и начавшейся свистопляски в стране не выдержало сердце его совсем еще молодой матери, рано разбитое одиночеством и безвременным уходом родителей. Тогда он, только поступив в Московский университет, приезжал на ее похороны. Отца же он и не помнил, потому, оставшись сиротой, переживал тяжелые дни. Но в университете помогли – назначили помощь от государства как отличнику кафедры, на которой он уже со второго курса занимался серьезными научными исследованиями.
Второй раз – уже в начале этого века, случайно, можно сказать – проездом. Выдался крохотный отпуск перед отъездом его, весьма успешного российского ученого с серьезной репутацией, на симпозиум в Дели. Жена – несмотря на его возмущение – так и не вернулась с Катей к началу учебного года с отдыха на Коста-Брава. А ему что-то вдруг захотелось вспомнить счастливое детство, потянуло на родину. Прыгнул в машину – и примчался. Утомленный интригами «ученого мира», он тогда славно подпитался чистотой и добротой любимых с детства мест перед предстоявшими трудными дебатами. Правда, началось все с небольшого ДТП, но помнится, все обошлось.
Последний раз он приезжал специально к этому камню в тридцатом году, во время «водных бунтов». Но и тогда, долго-долго просидев около него, разглядывая едва видимые на нем буквы, он все же не нашел для себя убедительных доводов сделать то, для чего оказался здесь теперь.
Вспомнились слова, сказанные когда-то его дедом Иваном: «Был бы я гений или герой...» – и про себя подумал: – «Что ж, вот я – признанный гений, а коли удастся то, что делаю, то буду считать себя и героем... Ты бы понял меня, дед...»
Вцепившись в камень, старик принялся толкать его наверх по склону. Камень был тяжелый, время обточило его поверхность, рукам было не за что ухватиться. Кое-где холм оголился до блестящей гранитной породы, и в тех местах ноги беспомощно скользили, не находя опоры на хлипких кустиках травы, не в силах удержать тяжесть человека, помноженную на груз, который он тащил. Чуть не сорвавшись, старик вовремя подхватил камень, но все же сильно отдавил кисть левой руки и в который раз пожалел, что не захватил с собой прочной веревки. «Сизифов труд», – застучало в голове. – А если все напрасно, и я повелся на наивную детскую мечту?..».
Внезапно послышался шум реактивного ранца. Старик знал, что по дороге ездят теперь редко, хотя само направление оставалось довольно оживленным – до двух-трех летунов за день. Старик распластался, прильнув лицом к согретой солнцем скале. Человек пролетел мимо – знать, старик ему был не нужен. Почему-то всплыло в сознании лицо жены. Теперь она уже встала с постели, сходила в душевую. В какую кожу там облачилась – седьмую или, может, пятую? В пятой визуализация похуже, но зато она к телу приятней. Выйдет – и тут засветится его записка... Как жена это переживет?.. Расплачется, конечно... Э, нет, нет у него права раскисать!
Маленькая передышка – и снова толкание камня! Вверх, вверх, вверх! А склон все-таки высокий. А лет то уж перевалило за семьдесят! Сердце от волнения и усилий скакало по грудной клетке, как сбесившаяся белка в колесе.
И вот – показался пологий край дороги. Последним усилием старик вытолкал камень, убедился, что он держится наверху, и выполз сам. Рубаха вымокла, брюки порвались. Он предполагал это. Так и случилось, воображение никогда не обманывает. Старик оперся на руки, бессильно свесил гудевшую голову. Ритмичные сердечные удары били в диссонанс с раздольным шумом крон могучих сосен, окружавших этот отрезок забытой дороги. Со стороны заброшенного еще в конце тридцатых годов водозаборного пункта, дряхлевшего на почти пересохшей старице, ветер гнал над головой невеселые серые облака к не видимому за лесом городу.
– Что вы делаете, профессор?
Старик невольно вскрикнул и обернулся на голос. Плечистый, совсем молодой мужчина, которого уже никак не хотелось назвать парнем, облаченный в защитный костюм-хамелеон, почти сливался с пасмурным сентябрьским небом. На боку у него висел небольшой бластер, за спиной – авиаранец. Все-таки прилетел. Как же он неслышно подобрался? Понятно – профессионал. И глушители новые.
– Зачем вы здесь, профессор? – повторил он вопрос, обращаясь к старику.
– Отдыхаю, – все еще тяжело дыша, сказал профессор. – Не ожидал увидеть именно тебя, Грег. Впрочем, конечно, следить за мной проще всего собственному внуку.
– Не следить, а охранять, – Молодцеватый сотрудник спецохраны сверлил старика ироничным взглядом: – А почему профессор Русевич, академик четырех академий, лауреат всех известных премий отдыхает, ворочая камни в провинциальном захолустье?
– Для кого захолустье, я для меня родина! – запальчиво крикнул профессор.
– Да, мы это знаем, – невозмутимо проговорил Грег, демонстративно игнорируя возмущение старого профессора. Как же принадлежность к силовой касте сразу позволяет так высокомерно произносить это «мы» даже разговаривая с собственным дедом! Когда же он проморгал своего внука? А разве он им когда-то интересовался? Он всегда был занят наукой. Спасал человечество! Спасал? Разве? Или все же искал славы?
Профессор постарался сказать как можно более спокойным голосом:
– Врачи рекомендовали мне физические упражнения.
Это прозвучало как издевка.
– В вашем доме замечательный спортзал с бассейном.
– Но я не дома...
Грег уже давно не звал деда «дедушкой». Только официально-отчужденно: «профессор Русевич». И не только потому, что дед был важным человеком в государстве и в мире. Родственные пути деда и внука давно разошлись, еще когда дочь Русевича и ее супруг официально стали поддерживать движение «водных бунтарей», отчего она чуть не села за решетку, а муж погиб в столкновениях с полицией. Русевич тогда подключил серьезные связи, и она отделалась ссылкой в Бразилию, из которой, впрочем, вернулась уже давным-давно, пятнадцать лет назад, когда все стихло. Ну, а ее малолетний сын – тоже по протекции Русевича-старшего был отдан в спецучилище, готовящее «слепцов». Попавший туда уже не нуждается ни в родных, ни в близких. Мать так и не встретилась с сыном после возвращения. Жила вдали от мегаполисов, тихо и незаметно, ни о чем не спрашивая. Русевич тоже не ехал к ней – репутация дороже – но через доверенных людей удаленно следил за ее жизнью. Выросший Гриша стал честным служакой, выполняющим свой долг – как его тому научили другие «слепцы». Вряд ли Русевич хотел такого будущего для внука, но альтернативой полицейской службе для него был только уход от беспризорника в бандиты. А тогда – неминуемая скорая гибель.
– Нам сложно охранять вас, если вы не предупреждаете заранее о своих дальних прогулках. У вас же нет маячка, как у обычных людей. Мы доверяем вам, а вы опять так неосторожны... А Соглашение-то подписывали! – назидательно и нудно отчитывал пожилого человека этот уверенный в своей правоте юнец.
Значит, не она ему позвонила. Сами вычислили... Русевич сорвался:
– Зачем меня охранять? Последний раз преступление в здешних краях было одиннадцать лет назад!
– Преступление – да, но от несчастного случая вы не застрахованы даже при наличии полного страхового полиса. А в вашем возрасте, извините, не стоит заниматься с отягощениями: вы так ценны для нас, для всего человечества. Без вас этот мир был бы совсем иной.
«Какая патетика! Намерен притащить меня назад, – подумал профессор. – Что же – он просто выполняет свою работу». Рассуждение придало решимости.
К ним неумолимо подтягивались свинцовые тучи. Начинался дождик. Тяжелые капли дождя посыпались на старую дорогу, на начинавшую желтеть траву, на Русевича, на Грега, на желтый камень, потревоженный впервые за многие годы.
– Я ненавижу этот мир, – отрешенно проговорил старик, оглядываясь и вставая. – И то, что он стал таким в том числе из-за меня, только усиливает мою ненависть.
– Плохая речь, профессор. Что вы задумали? – все еще подчеркнуто вежливо, но с заметной настороженностью спросил Грег.
Ничего не отвечая, старик, оглядевшись, подошел к камню, по которому били уже не капли, а струи дождя. Попадая на желтую, отшлифованную временем поверхность, они с шипением, будто возмущаясь, образовывали пелену пара, за которой охраннику почти не стало видно старика. Профессор обхватил камень, собрав последние силы, поднял его над головой и бросил, направляя на торчащий из земли скальный выступ.
Пораженный таким проявлением стариковой силищи, Грег поначалу решил, что спятивший дед будет бросать камень в него. Службист отскочил и выстрелил в падающую глыбу. Бластер щелкнул одновременно с близким грозовым разрядом, и громовой удар заглушил треск от разбившегося камня. Рыжие осколки разлетелись, рассекая дождевые струи. Порывистый ветер внезапно стих, и облако пара, похожее на знойное марево, еще долго висело над дорогой, искривляя очертания колышущихся кустов. И шелестел дождь.
2
Обычно покемоны появляются у каких-то достопримечательностей. А тут – ничего. Ни кафе, ни автостоянки, ни памятника – просто дорога среди перелеска. Но шевелилась же трава на экране!
Сережка слез с велосипеда, на всякий случай припрятал его в придорожных кустиках и заметался возле обрывистой дорожной насыпи, туда-сюда крутя камеру смартфона. Однако никакого волнения травы или какой-то другой индикации не было. Где-то затаились покеболлы? Но волшебного синего колеса на экране тоже не было. Может, какие-то новые правила, которые ему не известны? Он играл в «Покемон го» только второй месяц, да и версия была «кривая», естественно – не русифицированная, так что ожидать можно чего угодно.
«Значит, кто-то уже моего покемона поймал», – в конце концов решил Сережка. Его это не сильно удивило. Судьба научила его смиряться с тем, что он неудачник. Правда, никого поблизости видно не было. «Вот, занесло меня сюда, на кривую дорогу!.. Чего сворачивал на эти колдобины?» Парень психанул, сплюнул и уселся на лысую гранитную глыбу, вылезшую на обочине дороги.
Переключился на Яндекс. Пробежался по новостям. Министр культуры встречался с активистами российского военно-исторического общества. Ребята предложили приспособить к делу патриотического воспитания высокие технологии и создать очки виртуальной реальности, которые виртуально смогут отправлять школьников в прошлое, буквально в центр сражения. В комплекте с очками предполагается создать жилет, который бы имитировал ощущения от попадания пуль. «Прикольно», – подумал Сережка.
Парень отвлекся от экрана, потому что на фоне шума сосновых крон услышал звук, похожий на стук падающих капель в начале дождя. Посмотрел на небо – белые пушистые облачка весело бежали по яркому сентябрьскому небосводу, но дождя явно не намечалось. Совсем обидно, если такой чудный погожий выходной будет испорчен. Да и от города он уехал далеко – мокнуть на обратном пути ему совсем не в кайф.
И тут началось нечто непонятное: воздух зашевелился, будто от раскаленной нестерпимым зноем дороги, искажая контуры ветвей. Почему-то стало страшно. Мальчишка вскочил и осторожно двинулся в сторону своего велика. Однако, сделав буквально два шага, он был сбит какой-то невидимой силой, отскочил на пыльную обочину и уткнулся носом в землю.
Ушибся не сильно. Медленно привстав, Сережка ощупал себя, затем поднялся на ноги, отряхнулся и огляделся.
Недалеко, на обочине, лежал, распластав руки, человек. На вид лет сорока, но уже с седоватой бородкой, в оранжевом, цвета мультяшного Немо, гидрокостюме, правда, без маски и акваланга; на руках были такого же вида перчатки, а вместо ласт – странные не то носки, не то сапожки.
«Как я его сразу не заметил? Машиной что ли сбило?» Да только рядом не видно ни автомобиля, ни хотя бы следов покрышек.
Первый порыв был естественным: надо отсюда бежать. Вот уж чего точно не хотелось в это тихое сентябрьское утро Сереге – так это влезать в какую-то криминальную историю. Да даже если просто мужик спьяну тут рухнул – так не на дороге же, не задавят. А то и остановится кто, подвезет, может.
Но другой внутренний голос толкнул парня подойти к этому бедолаге и тихонько пнуть его ногой. Тот пошевелился, разомкнул веки и после нескольких нескоординированных движений сел, опершись на руки. Устремив затуманенный взгляд на Сережку, незнакомец проговорил:
– Где это я?
– Недалеко от Снигирево.
– Хорошо. А время?
– Ну, где-то полдень.
– Да нет, год какой?
«Здорово его шибануло, – подумал Сергей, – или все-таки пьяный?»
– Год?.. Шестнадцатый год.
– Только шестнадцатый? – разочарованно выдохнул мужчина и непонятно зачем спросил: – У тебя зеркало есть?
– На велике, – утвердительно качнул головой Сергей, – а что?
Было видно, что этот оранжевый дядька не мог оправиться то ли от шока, то ли от удара и мотал головой, заставляя очнуться свой вестибулярный аппарат.
– Скажи, сколько мне лет на вид?
– Ну, где-то сорок – пожал плечами Сережа. В свои девятнадцать он плохо ориентировался в возрасте. Все, кому за тридцать, были для него дедами.
– Что-то пошло не так, – совсем расстроился мужчина. – Я полагал, мне будет лет двадцать. Сорок лет – это ведь уже не молодость?
– Да как посмотреть, – осторожно ответил Сережа, отчего-то боясь еще больше огорчить странного «сухопутного дайвера».
– Что-то пошло не так, – снова повторил мужчина, оглядываясь по сторонам, будто пытаясь что-то найти или опознать. – Ты можешь узнать точное местоположение?
– Могу, – машинально проговорил Сережка, хотя все еще не был уверен, что ему стоит тут задерживаться. Однако похлопал себя по карманам, ища смартфон. Вот, оказывается, иногда бывает полезно класть его в задний карман джинсов, хоть отец и говорил, что задний карман – это чужой карман, намекая на возможность кражи.
Однако, ни GPS, ни ГЛОНАСС не подключались. Мужчина заинтересованно глядел, как Сережка тычет в светящийся экранчик прибора.
– Не получается, – наконец выдавил парень.
– А можешь по Сети найти адрес... гм... одного человека.
Странно, но и интернет не подключался... Телефонная сеть тоже не показывала ни одной палочки...
– Ничего не работает, – с досадой выговорил Сережка, не столько от того, что не смог помочь человеку, сколько потому, что от его падения смартфон сломался.
– Как выйти в город?
– Идти далеко. Маршрутки ходят, автобусы... Вот туда, по дороге, пойдете, и будет остановка метров через триста, почти рядом, – сказал парень и тут только отметил, что место вроде не совсем знакомое, хотя он и был уверен, что все тут разглядел.
– Да, припоминаю... Вас как зовут, молодой человек?
– Сергей.
Мужчина протянул «молодому человеку» руку. Поздороваться хочет? Так даже перчатку не снял! Нет, просто ухватился и поднялся, наконец, с земли.
– Ну, пока, Сергей. Спасибо за помощь, – сказал он, так и не представившись.
– Да не за что... – начал паренек, но человек уже пошагал в указанном направлении. Сергей глядел ему вслед и представлял, как этот чудак в водолазном костюме появится на остановке. Откуда он взялся? Без автомобиля... А до ближайшего озера километра два, река так еще дальше.
Ну ладно, теперь уж точно, можно спокойно уйти. Страх прошел, но внезапно возникло некое чувство беспокойства. Сергею показалось, что перед мужчиной, удалившимся уже метров на сто, появилась будто какая-та полупрозрачная, слегка колышущаяся стена. Тут же у Сережки закружилась голова, и он с изумлением увидел, как с «Немо» происходит что-то неладное: он ступал тяжело, увязая в сгустившемся воздухе, и вдруг повалился на разбитый асфальт.
Парень побежал к своему незнакомцу. Голова перестала кружиться, а дайвер поднялся, отряхнулся и напряженно посмотрел на Сергея.
– Наверно, нам нужно быть вместе, – проговорил незнакомец.
– С чего это? – не столько со страхом, сколько с изумлением спросил Сергей.
– Видимо, когда я переместился сюда, ты был слишком близко и как-то прицепился ко мне, запараллелился.
– Это я к вам прицепился?!
– Не кипятись... Помоги мне.
– Да чего надо-то?
– Ты должен поехать со мной. – Водолаз успел крепко схватить за руку уже решившего дать деру мальчишку. – Да не бойся, парень. Просто мне надо обязательно встретиться с одним человеком.
– А я причем? – начал было Сережа. Но увидев твердый и одновременно просящий взгляд ненормального дайвера, решил с ним не спорить: «Вдруг, правда – чокнутый какой-нибудь?» Однако, выставил «убойный» аргумент: – С велосипедом в автобус не пустят, тем более в маршрутку.
– Придумаем чего-нибудь!
«Дурацкие покемоны. Дурацкий мужик. Дурацкий день», – думал Серега, возвращаясь к спрятанному велосипеду. Дайвер шел за ним след в след, не отставая. Хоть Сергей и не знал, как выглядят настоящие маньяки, но почему-то чувствовал, что здесь не тот случай.
Увидев велосипед, «Немо» умиленно просиял, словно вспомнил что-то очень приятное, но очень давнее.
– Меня зовут Илья, – сказал «Немо». – Русевич.
– Очень приятно, – буркнул Сережка, толкая велосипед. – Сергей Валерьевич Зотов. – А про себя подумал: «Вот играл, никого не трогал, нет, все же вляпался в какую-то историю. Что за невезуха!»
Они шли к остановке маршрутки. Сейчас сосны расступятся, и за поворотом появится киоск со всякой фастфудной мутью, и с ним рядом – стеклянный павильон остановки. Сережка хорошо знал это место.
Как это он думал.
Дорога свернула, и из-за деревьев показалось убогое сооружение, похожее на поржавевший металлический гараж без передней стены. Рядом стоял киоск, но не со съестным, а с прессой.
Послышался шум автомобиля. Вдали показался грузовик. Чудной. Грязно зеленого цвета кабина с капотом, похожим на нос дворняжки, борта из крашеных в такой же цвет досок, потушенные фары. Такие машины Сережка видел только в советских фильмах. Раскрыв рот, следил он за приближающимся «газиком». Обернулся, чтобы посмотреть на реакцию Русевича, и с ужасом обнаружил, что тот идет посередине полосы, прямиком под колеса грузовика, и сворачивать явно не собирается. Толкнув велосипед в кювет, Сережка рванулся к Русевичу, едва успел схватить его за руку и сдернуть с проезжей части. Громыхая задвижками бортов, «газик» благополучно проехал мимо.
– Ты че, мужик, слепой? Тебя же чуть не сбило! – от волнения паренек не заметил, как перешел на «тыкание». Достал его этот бородатый.
– Нет, я не слепой! – проговорил Русевич. А потом спохватился и почему-то обрадовано сказал: – А, наверное, теперь-то я слепой! Конечно, конечно, слепой! Тут же не может быть «Ауры»!
– Какой ауры? Ты... Вы машину видели?
– Не было никакой машины.
– Ну, вааще, – возмущался Сережка, поднимая велик. – Может тут и остановки нет?
– Этот стеклянный павильон?.. – показал рукой Русевич.
– Слава Богу! Видит, – пробормотал под нос Сережка и осекся: – Стеклянный? Почему стеклянный? Железный! А почему железный?..
В последнее время было поветрие у местных властей: раз в два-три года менять павильоны остановок общественного транспорта, причем каждая новая конструкция становилась чем-то неудобнее бывшей. «Но поставить ржавую развалину – это ни в какие ворота!» – подумал Сергей.
– Стеклянное сооружение на металлическом каркасе, – настаивал Русевич. – На задней стенке плакат с бело-сине-красным флажком и надписью «18 сентября 2016 года – все на выборы!» Пойдешь?
– Куда? – рассеянно спросил парень, оглядывая остановку.
– На выборы.
– Вот еще! Ни разу не ходил.
– А как же твоя гражданская позиция?
– Моя гражданская позиция: сижу, не рыпаюсь. Без меня все решат! Как говорится, если бы на выборах от нас что-то зависело, нас бы туда не приглашали. Стойте, а где тут про выборы?..
Сережка подошел к конструкции, когда-то крашеной зеленой краской, на данный момент сильно облезшей, с оголившейся ржавчиной и с плакатом, на котором два очкастых мужика с красными лицами и в белых халатах смотрели на стилизованный чертеж с какими-то шестеренками. Подпись гласила: «Ускорение научно-технического прогресса – основа перестройки народного хозяйства». Сережка подошел к бело-голубому киоску с прессой. За стеклянной витриной с надписью «Союзпечать» лежали газеты и журналы. Внутри киоска сидела седовласая тетка в цветастой кофточке.
– А чего это у вас такое старье продается – аж какого-то... восемьдесят шестого года? – удивленно обратился к ней Сережка через узкое окошко. – Забавно... Можно мне журнальчик... вон тот... посмотреть?
Тетка не отреагировала. Парень постучал по стеклу и повторил просьбу. Никакой реакции.
– Илья... э-э... – Сережка безуспешно пытался вспомнить отчество «дайвера», – попросите у продавщицы газетку.
– Какую газетку? Здесь только минеральная вода... шоколадные батончики... чипсы... Господи, как мы это ели?.. Девушка, дайте минералочки... – И осекся, похлопав себя по бокам, где, видимо, предполагал наличие карманов: – Нет, не надо...
«У мужика глюки!» – понял Сергей и решил все же подобру-поздорову удалиться. Он тихо встал, пока тот смотрел в сторону, откуда должен был прийти автобус до города, и запрыгнул на велик. Уйти по-английски опять не удалось.
– Не бросай меня! – Русевич догнал его, схватил за плечо. – Дождись транспорта. Да и – я тут... вспомнил: денег у меня... таких... нет.
– Уж, какие деньги – сорок рублей!
– Не в этом дело. У меня совсем ничего нет.
– Ограбили что ли? Вроде у нас тихо.
– Да нет, я просто забыл, что... – Русевич оценивающе глянул на парня и проговорил, подбирая слова: – ...слишком быстро собрался сюда. Будь любезен, одолжи мне на проезд...
Это уж совсем Сережке не понравилось. Вот и с какой стати он должен раскошеливаться для незнакомого психа? Впрочем, лучше дать, глядишь – отвяжется, а то черт его знает... Они тут одни... А этот хоть и суховат, но бицепсы под костюмчиком просматриваются. Точно – пловец. Или гимнаст?
– Вот, этого хватит до города. – В Сережкином кармане нашелся десяток монет. – Родные-то есть?
Последняя фраза прозвучала с каким-то надрывным сочувствием.
– Полагаю, что есть, – загадочно промямлил «пловец», взял деньги, повертел, улыбнулся чему-то. – О, прибыл транспорт!
– Где? – Сережка глядел на абсолютно пустую дорогу.
– Да вот же, как его... автобус; поехали!
Русевич поманил рукой и в полной уверенности, что Сергей следует за ним, подошел к краю дороги, сделал несколько шагов вверх по воздуху и... исчез.
«Блин, так это у меня глюки!» – не на шутку перепугался Сережка, заметался вокруг остановки, потом запрыгнул на велосипед и двинул в сторону города.
Сосны расступились, и дорога пошла среди неожиданно открывшихся пойменных лугов. Но уже метров через триста она изменила направление в сторону от реки, огибавшей город. Асфальт стал подозрительно разбитым, хотя еще утром парень лихо мчал по нему, наслаждаясь свистом в ушах. И главное – исчез огромный мост, который уже давно должен бы показаться со стороны города. Определенно – галлюцинации.
Парень остановился, слез с седла, присел на придорожную траву под обочиной. Голова вдруг заболела. Как тогда, когда он первый раз попытался расстаться с этим Русевичем. Сережка обхватил ее руками, пытался сжать посильнее – говорили, что так боль утихает. Да ни фига. Шум в ушах перерос в какой-то самолетный гул. Парень начал кататься по траве и дико орать. Потом голову словно пронзила молния, и все исчезло.
...Сережка открыл глаза, и, увидев высокое голубое небо, чистое и ясное как взгляд мамы, приподнялся. Он лежал на траве у дороги, велосипед валялся неподалеку. На душе спокойно, в голове светло. «Что-то плохое снилось!» – попытался припомнить парень, но резко обернулся на окрик:
– О, очнулся!
Нет, не сон. Рядом стоял человек в оранжевом облегающем костюме.
– Думал, что ты того – не проснешься. Пока вылез, пока тебя искал... А ты тут лежишь...
– Кто откуда вылез?
– Я поехал в автобусе, подхожу к кондуктору, даю деньги. Она меня не видит и не слышит. Оставил деньги на кресле рядом – а они пропали, как растворились... оглянулся – тебя-то и нет! И тут вдруг начала голова болеть – прямо раскалывалась. Кричу – остановите автобус, в дверь стучу – никто не слышит. Хорошо, следующая остановка близко; дверь открылась, я вывалился – и назад, к тебе. Голова трещит, в глазах стоит туман, думаю – лишь бы не упасть. Как тебя заметил – не знаю. Ты от дороги метрах в ста!
– Чего? Да я сижу у дороги!
– Где же у дороги – лес кругом!
– Эти жидкие кустики – лес?
Они уставились друг на друга, соображая.
Догадка пришла к обоим одновременно. Сережка тронул Русевича за плечо:
– Вы можете меня описать?
– Парень с курчавыми темно-каштановыми волосами, нос прямой, глаза серые, одет в черную майку с надписью «NIKE» и голубые потертые джинсы.
– Седой мужчина лет сорока пяти, высокий, бородатый, худощавый, с карими глазами, одетый в оранжевый гидрокостюм. Верно?
– В целом, верно, Сергей Валерьевич. Кроме того, что мне должно быть сорок один и это на мне вовсе не водолазный костюм, хотя, наверное, похож. Итак, мы адекватно видим только друг друга. Все остальное, нас окружающее – совсем по-разному. Приходится констатировать, что мы рядом в одном и том же месте, но как бы в разных временах. И самое печальное, что никто нас не видит ни в одном времени.
– Да что, блин, происходит?! – заголосил Сергей. – Откуда вы взялись на мою голову? Вы кто? Что вам надо?
– Успокойся! – сказал Русевич, хотя было видно, что он сам сильно смущен и не все мог объяснить даже для себя. – Что-то пошло не так... Неужели это бесполезно?.. Встреча не состоится.
– Чья встреча, чья?
– Моя. Со мной. Мы стали просто проекциями, призраками в этом мире. В этих мирах. В этих разных временах. Нас не видят! Мы ничего не можем ни сказать, ни передать, ни просто оставить кому-то, кроме как друг другу. И даже между нами еще и разница во времени – тридцать лет. Сейчас в две тысячи шестнадцатом нахожусь я, а ты, стало быть, оказался – какие там газеты были? – в тысяча девятьсот восемьдесят шестом.
Сережка криво усмехнулся, потом поник, затряс головой:
– Вы серьезно? Я что ли в прошлом веке? Опять невезуха! И как я туда... сюда... попал?
– Я знал путь в прошлое. И бежал сюда из сорок пятого года. И вытеснил тебя.
– Фигасе!
А вы бы поверили? Вот и Сережка поверить не мог.
– И чего вам тут надо?
Русевич ответил не сразу. Он стоял, стоял, мял ладони, подергивал бровями, словно думал: поймет ли мальчишка то, о чем хочется рассказать? Казалось, что эти мысли шевелили его уже уверенно проступавшие морщины на высоком лбу. Потом мужчина понуро опустился на траву рядом с парнем и начал рассказ издалека.
3
– Первые попытки имитировать реальность предпринимались еще в 20 веке: стереокино, многоканальный звук, голография. Тогда все это воспринималась на уровне аттракциона, усиливало эмоциональное воздействие. Но уже в нашем веке виртуальной реальностью занялись вполне серьезные организации. Года, кажется, с десятого я уже работал в одной из спецлабораторий при университете над проектом «Аура». Он вырос из задач радиоэлектронной борьбы. Предполагалось внедрять в средства связи и отображения противника ложные объекты, которые он бы мог идентифицировать как настоящие.
Наши «партнеры» тоже не дремали и достигли определенных успехов. Причем они успешно испытали свои наработки уже где-то в середине десятых годов под видом сетевой игры «Покемон Го». На тогдашние массовые приборы отображения информации удалось внедрить виртуальные сущности, которые воспринимались людьми как настоящие. Правда, пользователь должен был сначала установить специальную программу в свой прибор. Игра не наделала много шума. На смену ей подоспели другие, а «Покемон Го» плавно затух уже, кажется, через год. Но она сыграла роль индикатора, показав, что психика большинства людей легко обманывается, не различая реальный и виртуальный мир. Были сообщения, что кто-то пытался ловить покемонов под колесами машины, кто-то за ними выходил из окна...
– Да ладно, «покемоны» – секретная разработка? Ха-ха!
Сережка посмотрел на Русевича, как на убогого. Но тот выглядел вполне адекватно, и в суровых глазах блестели искры убежденности. Не смутившись, он продолжил рассказ.
– На дальнейшие исследования были выделены колоссальные деньги. Запущены десятки спутников в режиме «молчания», готовых подключиться в час «Х», чтобы сбивать с толку системы наведения противника. Страны-производители электронной техники по заданию своих правительств начали внедрять во все устройства те или иные средства, могущие показать «дополненную реальность». Так «дополненную», как было нужно «сильным мира». Пользователей приучали к ней, привлекая нужной информацией (описаниями, объявлениями, вывесками, комментариями). Это было и полезно, и занимательно. Причем, большая часть этой информации конкретному человеку не требовалась, однако он не мог отключить ее. В «час Х» дополненная реальность должна была сбивать с толку противника с его гаджетами.
Но проект «Аура» предполагал создание имитаторов реальных предметов, воспринимаемых обычным, «невооруженным» взглядом. Я со своими коллегами не досыпал по многу ночей – все стремились к заветной цели. И в 23 году в нашей делийской лаборатории был создан не слишком громоздкий прототип, названный светомодулятором. Он отражал некогерентное солнечное излучение таким образом, что глаз воспринимал в нем миражи, отображающие заданный реальный объект или даже компьютерную модель. Однако, удовольствие получилось слишком дорогим, и это направление признали неперспективным.
Побочным эффектом работ разных стран в этом направлении стало невероятное развитие средств связи и отображения информации. И тут пришла глобальная беда, которую, впрочем, ждали.
– Инопланетяне? Восстание роботов? Или кончилась нефть?
– Если бы. Кончилась вода. Пресная вода. Строительство дополнительных речных водозаборов уже ничего не давало: реки и без них сильно мелели. Кстати, вот тут недалеко тоже должен быть... будет построен новый водозабор... Сейчас уже развалился... Там, у нас... А в двадцатые опреснительные установки не справлялись с потребностями человечества, притом, что отходы промышленности все больше и больше отравляли Землю. Климат начал меняться. Природные катаклизмы пошли чередой. В двадцать девятом году то там, то здесь на планете начались «водные бунты» против правительств собственных стран. Начали опять давить на Россию. Звучали призывы растопить оставшиеся еще ледники и расконсервировать использование вод Байкала. Это могло бы привести к еще более тяжелым последствиям. Но жаждущие люди не всегда могли понять это. Где-то бунты переходили в гражданские войны, уже грозившие перерасти в международные. В Мировом Совете задумались о срочных мерах. Первое, что сделали – установили потребительские корзины для жителей всех стран. И не только по воде. Так как они принципиально не могли быть одинаковыми, волнения на этом не улеглись, а возобновились с новой силой. Ограничили номенклатуру выпускаемых товаров. Обо многих вещах, уже вошедших в повседневность, пришлось забыть. Но если, например, чайники или телевизоры к тому времени изжили себя, то средства передвижения – все еще недостаточно экологичные – трудно было заменить.
Прогресс пошел по неожиданному пути. Спецодежда из искусственной изолирующей нанокожи давно использовалась пожарными, водолазами, даже космонавтами, не говоря уж о военных. С начала века многие стали ее приобретать и для повседневной носки. Она многослойная, дышащая, удобная. Такой костюм, названный просто «тесьют», автоматически поддерживал комфортную температуру тела независимо от внешних условий. И тут было сделано двойное открытие: стало возможно воспроизводить через искусственную кожу сгенерированные микрокомпьютером тактильные ощущения синхронно с проецируемыми объемными изображениями, передаваемыми по линиям связи. То есть, вы могли, находясь в Лондоне, не только поговорить с вашим далеким родственником в Сиднее, но и поздороваться с ним за руку, и даже обняться.
– Это и подраться можно реально с человеком, находящемся за много километров?
– Можно, – Русевич усмехнулся неожиданному пожеланию Сергея. – И устраивать виртуальные застолья можно. Только чокаться не рюмками, а кулаками: искусственная кожа транслирует тактильный фантом лишь живого тела и всего того, что крепилось непосредственно на него... Резко сократилось количество поездок. Машины и механизмы стали использоваться только для транспортировки грузов и строительства. Но проблему дефицита воды это не решало. Тогда Мировой Совет принял закон, по которому ограничивалось все, что человек мог иметь в личной собственности. Производство стало тормозиться, заводы стали закрываться, дышать действительно стало легче, вода в реках восстановилась лет за десять.
Однако, никто, и особенно подрастающее поколение, не хотело «назад, в пещеры». Снова назревал конфликт неуемных желаний человека и объективных возможностей сохранения природы. Вот тут и случился прорыв в проекте «Аура», которым я занимался. Россия и Индия создали новую версию светомодулятора, за что лично я был награжден высшим орденом Мирового Совета и Нобелевской премией. Тогда же стал профессором и академиком Глобальной академии. Мы предложили помещать неэнергоемкие точечные специзлучатели в примитивы из касила...
– Из чего?..
– Касил – такой материал с программируемыми свойствами. Его уже давно изобрели.
– Не слышал...
– Значит, не так давно, как я считал... Касил, очень легкий и прочный материал на основе кремния особой обработки, применялся в строительстве. И главное, оказалось, что он почти без потерь позволяет преобразовывать и усиливать световые волны, особым способом модулируемые нашими излучателями. Слабого источника света хватало на то, чтобы сымитировать на примитиве внешний вид любой неорганической и безжизненной органической материи.
– Мертвецов оживляли?
– Я плохо объясняю, – смущенно констатировал Русевич, нервно потирая руки. – Безжизненная органика – та, что прекратила развитие, но еще не разложилась. Солома, доски, кости. Но это были не настоящие доски. Все отливалось в специальных формах или печаталось на объемном принтере. Причем достаточно, чтобы форма примитива только слегка походила на заданный предмет и приблизительно соответствовала ему по объему. Компьютер так программировал излучатель, что каждый мог видеть в примитиве, условно говоря, не простенький табурет, а шикарный стул. А тесьют обеспечивал ваше восприятие от сиденья как мягкое и комфортное. А еще можно было заказать себе люстру из горного хрусталя. Золотое ожерелье. Даже целый коттедж из сибирского кедра. Обговаривайте любые детали – можно все! Любые цвета, материалы, фактуры. Кстати, и на тесьюты стали наносить пленку из касила, что дало возможность визуализировать любые наряды от именитых кутюрье в любом «многослойном» сочетании элементов от нижнего белья до шляп и туфлей. Причем при соответствующей прошивке пользователь мог по желанию имитировать даже возможность одежды как бы «намокнуть» при соприкосновении с жидкостью, «помяться» от носки и даже «загрязниться» и «рваться». Но это обычно просили сделать люди старшего поколения. Молодым это было непонятно. Тесьюты практически перестали снимать, когда в них стали внедрять антисептики. Правда проявился, как всегда, и печальный фактор – иммунитет стал слабеть. Длительное отсутствие на теле тесьюта могло привести к заболеваниям и даже к смерти. И главное «но». Для того, чтобы видеть это преображение касильных примитивов, были нужны особые очки.
Русевич замолк, потер бородку. Солнце должно было перевалить за полдень, и уже не могло жарить по-летнему. Свежий ветерок шевелил высокую вольную траву, откуда-то тянуло дымком костра из опавших листьев. Издали, вон от тех пышных кустов, доносился слабый писк не то взволнованной птицы, не то заблудившейся полевки. Все пробуждало такие привычные и сентиментальные ощущения. На этом фоне рассказ Русевича выглядел довольно мрачными фантазиями. Да и говорил-то он вроде и чисто по-русски, но в странной манере, как программы озвучивания текста или как некоторые тележурналисты: будто монотонно читают мелко написанный без знаков препинания текст, а выделяют повышением интонации некоторые слова, которые они почему-то считают важными. Неужели "там" все так говорят? Профессор продолжил:
– Ты читал сказки о земле Оз?
Сережка отрицательно покачал головой.
– А «Волшебника Изумрудного города»?
– Мультик когда-то смотрел...
– Властитель Изумрудного города заставлял всех жителей носить очки с зелеными стеклами, чтобы стеклянные навершия на башнях казались изумрудными... Сказка, конечно. К зеленым стеклам глаз быстро привыкает, и мозг уже не воспринимает, что все стало зеленым. Белое снова будет видеться белым, бесцветное – бесцветным. А наши очки показывали именно измененную реальность настоящих предметов. Только поначалу это все воспринималось как, скажем, фокус, точнее даже – эффект стереокино. То есть вы могли обмануть мозг, видя вместо цилиндрического примитива фужер богемского хрусталя. Но, попытавшись налить в него вино из реальной бутылки, вы, скорее всего, пролили бы его мимо: «горлышко» примитива могло не совпасть с «горлышком» фантомного фужера.
И тут пришел на помощь «эффект 25 кадра». Если на короткое время прекращать формировать изображение от излучающего примитива, то мозг успеет опознать именно его, а не фантомное изображение, но зрительно не будет замечать это. Координация движений будет правильная! Вы «почувствуете», где находится настоящее горлышко иллюзорного фужера, и мимо не прольете!
Очень скоро виртуальные очки уменьшились до размеров обычных контактных линз, а звуковые генераторы размещались в ухе рядом с барабанной перепонкой. Остался последний шаг – надо было избавиться от всех усилителей, транслирующих сигнал от источника к линзам, аудиовибраторам и тесьютам, которые все-таки надо было носить с собой. Хоть они и были не больше пяти сантиметров в диаметре. Но и в таком виде ауроскопы приобрели бешеную популярность. Объединенными нациями было принято решение о наращивании их массового производства на промышленных площадках всех стран. Конечно, излучатели были дорогими сверхсложными и сверхточными приборами на границе возможного. Развивалась целая отрасль по их модернизации и производству. В ней были задействованы ученые и практики большинства стран мира.
Ауроскопы хотели иметь все. Эти приборы могли осуществить любую вашу мечту из материального мира. Каждый мог почувствовать себя не просто богачом, могущим иметь все, что захочет, чего видел и что придумал. Главное, что если вам надоедал вид какой-то вещи, вы могли очень легко ее перепрограммировать – и вот вы уже восторженно показываете другу ее новую форму или вообще – нечто совсем другое!
Резко сократилось производство товаров потребления. Наращивался лишь выпуск примитивов и излучателей к ним. И главное – не надо было волноваться, что материал для примитивов кончится, как нефть: песка и углерода на планете очень много. И те примитивы, что приходили в негодность или просто надоедали хозяину, можно было сдать на перепрограммирование или на вторичную переработку с получением нового взамен.
В первую очередь массовое внедрение этих устройств старались обеспечить в странах, охваченных «водными бунтами». Воды им это не прибавляло, зато позволило отвлечь и переключить внимание людей на другие потребности.
По мере распространения ауроскопов закрывались промышленные предприятия, выпускавшие предметы, которые можно было «получать» с их помощью. Заводы стали производить только средства производства и ту электронную «начинку» бытовых товаров, которую, конечно, невозможно подменить даже самым красивым дизайном, или в тех случаях, когда универсальных свойств касила все же было недостаточно.
Вскоре химикам и генетикам удалось синтезировать наночастицы, которые, будучи введены в кровь, задерживались в мозге человека и посылали импульсы в резонанс с волнами излучателей примитивов. Ауроскопы стали не нужны! За инъекциями аурогеля записывались в очередь. Их начинали делать уже двухлетним детям и повторяли каждый год в течение всей жизни. Позже изобрели аналог в виде таблеток. Сейчас генетики ищут возможности «доработки» определенных областей коры головного мозга, чтобы появилась возможность воспринимать излучение примитивов без технических или химических средств. Пока неудачно. Пока. Несколько десятилетий назад и то, что уже есть, считалось фантастикой...
Я полагаю, судя по скорости распространения всех этих новинок, они были придуманы давно, только ученые, а скорее – политики – ждали нужного момента, когда это «вбросить» в мир. Кто-то хотел на этом погреть руки. Увы, во время «водных бунтов» перед власть имущими встала задача хотя бы усидеть в правительственных креслах. И стоит отметить: наверное, впервые в истории человечества массовые беспорядки удалось предотвратить методом пряника, а не кнута. Если аурогель считать «пряником».
Ауромир легко завоевал планету, проник в самые отдаленные уголки. В результате этого цивилизация довольно быстро стала преображаться. Большинство фирм, делавших товары для быта, не успевшие перестроиться на выпуск ауропримитивов, разорились. В целом валовое производство сократилось. Не стало бешеной гонки за новыми моделями с разнообразным дизайном. Как результат – сокращение рабочего времени, уменьшение расходования материалов и энергии, снижение выбросов в атмосферу и парникового эффекта. Реки снова стали чистыми. Небо стало голубым. Повысилась урожайность сельского хозяйства. Народы воспрянули духом. Водные бунты прекратились. Ауромир потребовал научно-технического сотрудничества всех стран, что сильно снизило возможность войн, да и причин уже практически не было: у всех могло быть все, в материальном плане, конечно.
– Это, как его... Коммунизм? – недоверчиво, но восторженно спросил Сергей. – Ауроголизм? И что, все стали ауроголиками?
– Не все. Осталось три категории людей, которым запрещалось вводить аурогель. Их стали называть «слепцами». Аурогель был запрещен медикам, силовикам и военным. Они должны были видеть наш мир как он есть. А еще совершившим самые тяжкие преступления прекращали делать инъекции. За пару лет аурогель выводился из коры мозга полностью, и человек опять видел только грубые примитивы вместо изящных вещиц и оранжевые тесьюты вместо одежды. Это было тяжелым потрясением. Не все могли выдержать. Кто-то, чтобы не сойти с ума, даже кончал жизнь самоубийством.
– Представляю, каково из мира красоты и неограниченных возможностей оказаться в каменном веке...
– Каких возможностей? – Профессор подскочил с травы, стал туда-сюда ходить мимо Сергея. – Это же все ложь, иллюзия. – Речь его стала раздраженной, нервной, возбужденной. – Идеология коммунизма предполагала воспитание разумных потребностей. А мы так и не смогли умерить свою алчность. Да, люди спасли природу планеты, но исковеркали свое мышление. Черное принимаем за белое. Мир собственных фантазий за реальность. И все считают это нормальным! И все это поддерживают. Народ – потому что это их единственная возможность воплотить мечты в жизнь, пусть даже эта жизнь сродни сладкому сну. Руководители государства – потому что народ доволен без особых усилий с их стороны, и они могут делать настоящие ценности для себя. Даже силовики – потому что у них меньше болит голова от возможности заговоров и революций.
– Да если я не могу отличить реальный это объект или мираж, то какая мне разница? Главное – я имею то, что хочу!
– Да пойми: не «имею», а «вижу»! Разница в том, что мир привыкает жить в обмане, в самообмане. И не просто привыкает, а поддерживает это. И я был одним из авторов этого миропорядка... Что следом? Я уверен, что скоро сумеют сымитировать не только неживую, но и живую материю. Тогда люди могут вообще потерять свое лицо. Все станут красавцами!
– Так это же здорово!
– Рано или поздно потеря лица приведет к потере личности. Кривая преступности снова поползет вверх.
– Зачем совершать преступления, если я могу иметь – пусть в иллюзии – все, что хочу?..
– Алчность и зависть никто не отменял. Можно убить и за то, что твоя мечта краше моей. Люди забыли философов и поэтов, превратились в изготовителей и потребителей...
Парень слушал, и на его лице попеременно проявлялись то недоумение, то восторг, то недоверие.
– Сильно все это сказочно...
– Пойдем!
Русевич уверенно зашагал туда, где они увидели друг друга впервые.
Какой странный день. Облака бежали по небу, а солнце будто и не двигалось. Какой-то вечный полдень. Из уважения Сережка не ехал, а вел велосипед рядом с Русевичем. Тот всю дорогу молчал, пока не дошли до знакомого поворота.
– Да, это точно здесь... – в задумчивости произнес профессор и вдруг рванулся к краю дороги, сиганул через отбойник и покатился по склону. Сережка ахнул, решив, что мужик точно разобьется. Подбежав к краю насыпи, глянул вниз, туда, где в низине копошился вполне целенький Русевич, что-то явно разыскивая. Наконец, он обрадовано вскрикнул и принялся обрывать траву с какого-то каменюки, до него преспокойно лежавшего под дорогой. Когда он немного отчистил желтую поверхность, то принялся внимательно рассматривать ее и одновременно водить по ней пальцами, будто прощупывая. Затем тяжело уселся рядом с камнем, сложил ладони в замок и затуманенным отрешенным взглядом уставился на него.
Любопытство взяло верх. Держась за реденькие кустики, торчавшие на склоне дороги, Сережка опустился под насыпь, не соскользнув, но все-таки перепачкав в пыли белые кожаные «найки». Возле камня хлипкая трава пожелтела и засохла. Русевич медленно поднял глаза на Сережку. Потом мотнул головой, отгоняя только ему понятные печали, и почему-то проговорил, словно и не к нему обращаясь:
– Ну, уж теперь, как получилось...
Он чуть отодвинулся, кивнул в сторону камня и сказал ничего не понимающему Сережке:
– Смотри! Здесь он еще целый! Может и тебе пригодится!
На желтой поверхности с красными прожилками проступали какие-то буквы. Потертые, еле заметные, к тому же выведенные старой славянской вязью.
– А что тут написано? – спросил Сережка и попытался стереть присохшую кое-где землю. Но с невольно вырвавшимся ругательством сразу же отдернул руку: камень был нестерпимо горячим.
Профессор заговорил размеренно и торжественно, будто читал давно заученную молитву:
– «Кто снесет этот камень на гору и там разобьет его на части, тот вернет свою молодость и начнет жить сначала»...
4
Та осень началась тихими дождями. Горожане ринулись в засыпающие леса в поисках грибов и собирали богатый урожай. А дед сегодня повел Илюшку за старую дорогу. Так звали дальний лесок, сопровождавший брошенное шоссе к мосту через речку с красивым названием Росянка. В далеких семидесятых, выполняя программы осушения земель, тут активно трудились то ли геологи, то ли мелиораторы, и почти все местные болота исчезли, да и река сильно обмелела. Разве что нудно зудящие комары никуда не делись. С началом «перестройки» по требованию «зеленых» работы прекратили, и уже через пару лет природа взяла свое: низинки снова стали потихоньку заболачиваться, зарастать березняком, река набрала силу, а мостик захирел и подгнил. Впрочем, ходили слухи, что скоро дорогу отремонтируют и даже построят большой железобетонный мост.
Возвращались с полными ведрами рыжиков и подберезовиков, пробираясь в туманной дымке сквозь редкий подлесок и снимая с лица липнувшие паутинки. Дед Иван шел в приподнятом настроении, а уж Илюшка прямо весь светился счастьем. И вот когда до старой шоссейки оставалось совсем ничего, мальчик вдруг оступился, и его качнуло в сторону здоровенной лужи. Не удержался, выпустил ведро из руки и плюхнулся туда, в укрытую травой коварную жижу. Дед всполошился, поспешил на помощь внуку, но поскользнулся и полетел следом. Правда, успел быстро сориентироваться и выскочить на твердую землю, протянув Илюшке испачканную руку.
Отделались, кажется, легким испугом, но промокли оба. Было безветрено, да все-таки пасмурно и прохладно. Дед Иван достал из кармана спички, почиркал ими – нет, отсырели. Пачка «Примы» помялась вся, теперь пойдет на выброс.
Снял дед свою видавшую виды тужурку и накинул поверх курточки зябнущего парнишки. Но у Илюшки все равно зуб на зуб не попадал. Он совсем раскис и от холода, и от досады, что его грибы улетели в болото, и от того, что до дома еще пёхать и пёхать.
– Терпи, казак – атаманом будешь! – сказал дед, подхватил ведра с остатками грибов и крикнул Илюшке: – Ну-ка, побежали!
«Какой он дед – крепкий шестидесятилетний мужик. Дед – это кто с седой бородой и с палочкой. А мой – молодой совсем. Вон бежит как прытко! Куда только?»
Они вскарабкались на дорожную насыпь и бойко пошлепали, лавируя между луж в промоинах разбитого асфальта в сторону уже видневшегося вдали соснового бора. У поворота дед пошел тише, увлекая Илюшку к крупному желтому валуну на обочине. Это был какой-то странный камень. Он казался суровым и чужим среди этой умиротворенной, отдыхающей после буйного лета местности.
– Скидывай тужурку, – приказал дед, стащил ее с Илюшкиной спины и накрыл камень. – Ложись на нее.
Мама строго-настрого запрещала сидеть на камнях, долго перечисляя Илюшке болезни с трудно запоминаемыми названиями, которые нападут на него от такого сидения. Но деду Ивану Илья доверял как никому и потому устало брякнулся на дедову куртку, обхватив камень руками.
Смежились веки, по телу растеклось тепло, дыхание потихоньку восстановилось. Илюшка пошевелился, чтобы лечь поудобнее, но резкая боль в ладони, коснувшейся шероховатой поверхности камня, заставила очнуться и отскочить. Дед Иван стоял на корточках, протянув к камню руки, как над костром, и хитро улыбался:
– Обжегся? Ничего, ничего...
Так это было тепло не от усталости! Илюшка смотрел на горячий камень. Видно, что дожди и снега обточили его за долгие годы, но на нем все еще уверенно проглядывала какая-то надпись, выбитая на выровненной поверхности сверху.
– Это что за камень? – удивленно спросил Илюшка.
– Волшебный, – с прищуром ответил дед. – Прочитай, что на нем написано...
– «Кто... сне... сет... этот камень...» – Илюшка с трудом читал выбитые витиеватой вязью буквы, но слова складывались в нечто невероятное, а мальчик перешел уже в шестой, потому уверенно сказал:
– Да ладно, чудес не бывает.
– Хм, как говорится, «по вере вашей»! – хмыкнул дед Иван, пододвигаясь и продолжая греть руки у камня.
– По вере...– засомневался мальчик. – А откуда он тут?
– Откуда взялся – сказать не могу: не знаю. Вон там он где-то лежал, в болоте. А сюда его поднял когда-то я.
– Зачем?
– Давно это было, перед войной еще. Хотел хорошее дело сделать старику одному доброму. Да вразумил он меня, отказался.
– А сам-то ты как? Не хочешь разбить камень? Нет, не сейчас, а когда старым будешь.
Дед вздохнул.
– Не хочу. Ну, сам подумай: вот стану я таким как ты. И что, твоя мама за нами двоими ухаживать будет? Ей и тебя вот так хватает. Каково, думаешь, ребенка без мужа воспитывать? – И заметив, как Илюшка опустил голову, добавил: – А бабушка как же? Она-то не помолодеет...
– И что? Тоже будет за тобой ухаживать. А помрет – тебе новую жену найдем.
– Дурачок. Я с твоей бабушкой жизнь прожил, огонь воду и медные трубы прошел! А ты – «новую найдем»! Нет сильнее чувств, которые переживаешь вместе. А тут – всю жизнь рядом. Это настоящее... – он поискал слово – настоящее счастье. Настоящее!
Тут с дедова лица слетело романтическое озарение, и он совсем другим, простецким голосом продолжил:
– И потом – кабы еще я с наших дней продолжил жить... А это ведь назад, в мое детство вернусь? Война, потом голод... Нет, как ни крути... Не соблазнит меня камушек. Вот был бы я гений или герой, тогда может еще бы подумал... А я простой человек, мильоны таких. Может, кому и понужнее будет. Да и сам посуди – он тут лет сто лежит – и все целый. Знать, нет охотников опять ребенком-то становиться. Не дураки же люди...
– Не понимаю... Такой случай...
– Вырастешь – поймешь. Грейся пока, грейся. И не рассказывай про это место...
Дед изловчился и прикурил-таки папироску от горячего камня. Затянулся – и тут же его пробил тот тяжкий кашель, что всегда болью отдавался в душе Илюши и омрачал светлую картину его мира.
В детстве Иван переболел туберкулезом, и болезнь по сей день не давала о себе забыть. Да еще курил Иван много. Но отказаться от вредной привычки послевоенной шпаны не мог, как ни уговаривали его родные. В последнее время с куревом начались перебои, и дед сильно переживал из-за этого. Ругал «перестройку», бестолковых начальников и самого Меченого Горбача.
После «купания» в той луже у старой дороги дедушка сильно заболел пневмонией. Бабушка лечила его народными средствами, только это не помогало. Нужны были какие-то лекарства, которых не смогли нигде достать – время наступало трудное, Союз трещал по швам, торговые полки катастрофически пустели, а деньги таяли.
Видя, как мучается любимый человек, как кашляет и угасает, Илюша с последней надеждой прильнул однажды к деду и прошептал:
– Пойдем к горячему камню, я помогу его разбить...
– А ты ведь поверил...– также шепотом ответил он и погладил внука по голове, как гладят маленьких. Потом отвернулся, но парнишка увидел выкатившуюся из его светло-голубых глаз одинокую слезу.
Дед не дожил до зимы, до своих шестидесяти трех.
Илюша сильно переживал эту смерть – первую серьезную потерю в жизни. Дед заменял ему отца, сбежавшего от семьи давным-давно, был Илюше лучшим другом, самым нужным мужчиной в жизни. Веселый, смелый, сильный и добрый – что еще?
Хмурым ноябрьским днем Илья пошел к горячему камню на старой дороге. Долго плутал, но все же нашел не занесенную снегом плешь и долго плакал, стоя у камня. Никогда уже он не увидит дедушку старым... Впервые он отчетливо прочувствовал безысходность слов «уже никогда»... И еще не знал, что бабушка уйдет вслед за мужем всего через полтора года.
Вообще, парнишка рос мечтательным и сентиментальным, хоть и упрямым. И вот сейчас внезапно на него нахлынула оглушительная волна безрассудного негодования. Он вдруг почувствовал буйный прилив сил и ненависти и решительно подошел к камню. Даже не понимая, что творит, ухватился он за нижний край глыбы и, приподнимая, стал перекатывать к краю дороги. Валун не поддавался. Перчатки уже дымились, парень гасил их в снегу и не замечал ожогов. Упираясь ногами в сухую землю, обнажившуюся из-под горячего камня, он все же докатил его до края дороги и столкнул вниз, в дорожный кювет. Столб пара долго поднимался из оврага, пока весь снег не подтаял, и установилось неизбежное равновесие между ноябрьским холодом и жаром горячего камня.
5
– Зря ты так думаешь, – ответил Русевич на скептическую фразу Сергея. – Я тоже сомневался, но это оказалось не сказкой. И перед тобой стоит доказательство.
– Вы что, серьезно утверждаете, что разбили тот... в смысле... вот этот камень и прибыли сюда из будущего? И сбежали, конечно, потому что вас там хотели убить?
– С чего ты решил, что меня хотели убить?
Сережка рассмеялся:
– Типичный штамп Голливуда! Я таких фильмов насмотрелся – во! А ваш рассказ – типа кино «Матрица» наоборот, со счастливым концом.
– Ты считаешь – со счастливым? От счастья я бы не принял решения сбегать на старости лет. Я уже готовился на пенсию. Честно говоря, я рассчитывал попасть куда-то в девяностые, где я такой же молодой, как ты. Но что-то пошло не так. Наверное, гора стала не такая высокая после прокладки дороги. Камню не хватило необходимой энергии. Но, надеюсь, я еще успею кое-что здесь исправить...
– Да зачем? Разве там, – Сережка неопределенно показал ладонью куда-то за голову Русевича, – все так плохо?
– По мне – плохо. Там все неправда. Это долго объяснять... Визуальные миражи, имитация реальности, искусственная кожа! – Профессор сделал движение руками, будто хотел стереть с плеч невидимую грязь. – Там люди сходят с ума, когда начинают видеть реальность. И считают себя нормальными, живя в иллюзорном мире.
– Да среди наших геймеров таких полно! Они тоже забывают, что живут в реальном мире. И довольны. Ну, до тех пор, пока есть не захотят или еще чего... Правда, уже были случаи смерти от истощения у тех, кто сильно заигрался... Это я уж про наркоманов не говорю...
– То-то и оно! – страстно воскликнул Русевич. – Жизнь – не игра. И, тем более, не наши иллюзии. А когда люди допустили, что лучше отказаться от реального мира в пользу фантазии, мир мстит им.
– А, не парьтесь, профессор, – махнул рукой Сережка, – все равно никто вас не станет слушать, если подавляющее большинство, а главное – правительство, против!
Профессор задумчиво закивал головой и проговорил:
– Видимо, несмотря на все мои... ("успехи"... "достижения"... "открытия" – он так и не смог произнести ни одно из этих слов) я остался человеком из прошлого века. Но я с детства начал ставить перед собой далекие цели и достигать их.
– Ага, и во что это вылилось... – скривил рот Сергей. Но профессор его не услышал:
– ... И это дело сделаю. С твоей помощью.
Последняя фраза профессора опять заставила Сережку насторожиться. Русевич выудил откуда-то из еле заметных складок костюма желтый листок, похожий на засохший лист осины.
– На, возьми... Это карта памяти. Здесь записаны все результаты моих исследований. Подробно, со всеми выкладками, с расчетами, программами, видеофиксацией. Я не мог расстаться с плодами всей моей жизни...
– А мне оно зачем?
– Время не может восстановиться для нас обоих. Что-то пошло не так, и я не вижу другого выхода, кроме...
– Кроме?
– Один из нас должен исчезнуть.
Сережка испуганно попятился от Русевича. Тот уловил, как напрягся парень, и поспешно заговорил, постепенно повышая голос до крика:
– Нет, не ты, успокойся... Я, я... Пространственно-временной континуум не пускает меня к самому себе. Я не предполагал это тогда, в сорок пятом. А ты поезжай в Москву, найди меня теперешнего, расскажи все, что я тебе сказал. Передай эту карту памяти мне, тому, которому живет в одно время с тобой. Найди меня в университете или дома. Сделай так, чтобы я тебя выслушал! Убеди отказаться от работы в проекте «Аура»!
– Да как у меня получится? – заорал в ответ Сережка срывающимся голосом. – Вы же меня совсем не знаете! Я – неудачник. Я все теряю. Я всегда последний в любой очереди, за мной уже не занимают и передо мной все кончается. У меня девчонки нет! Я даже в соцсетях под чужим именем. А здесь... Дойти до известного ученого, да еще убедить отказаться от его деятельности. Мне, пустому мальчишке, в этом его... вас убедить?!
– Только позитивное мышление! И еще: теперь ты знаешь, что судьба мира зависит именно от тебя! Мне не к кому больше обратиться, – Русевич сильно обхватил Сережу за плечи, и в глазах его снова блеснули искры: – Я поверю и пойму... Наверное, пойму... Постарайся! Тебе повезет! – Он отвел взгляд. – Правда, сейчас, в шестнадцатом году, эту карту еще нельзя прочесть. Я и так взял самый старый информационный носитель, который на тот момент смог найти. Систему для ее прочтения изобретут только в двадцать девятом.
– Тринадцать лет ждать! А на тетрадке написать было не судьба?
– Сорок семь терабайт? – хмыкнул профессор. – Да у нас никто уже и не пишет на бумаге. Запрещено Конвенцией по охране природы.
Неожиданно в голову Сережки пришла крамольная мысль.
– А вдруг вы... теперешний вы, прочитав эту флешку, еще быстрее будете все это внедрять? Или это... и без вас изобретет кто-то другой? Вы думаете, можно повлиять на ход истории? – осторожно спросил он.
Тени сомнения вновь замаячили во взгляде профессора. Он нервно потер лоб, опустил голову.
– Ну да, меня трудно переубедить... И работал я, конечно, с большой командой. Но раз судьба позволила мне здесь оказаться, значит, чудеса бывают, – горько улыбнулся Русевич. – А уж я-то как немногие знаю, до какой степени один человек может повлиять на мироустройство, – вздохнул профессор и вновь взял парнишку за плечи, глядя в упор в его глаза. – И теперь ты – такой единственный! Да, прогресс не остановим, но он может двигаться в разных направлениях... Попробовать-то нужно, раз шанс есть! В шестнадцатом я уже был влиятельной фигурой в ученом мире. Я разверну разъяснительную кампанию. Я справлюсь! Ради Бога, сохрани мою флешку!
Уверенность профессора Русевича передалась Сережке. А если правда, что именно он – обычный, даже как ему думалось – никчемный парень, реально сможет теперь что-то изменить в этом мире! Сердце колотилось, к горлу подступил ком от смятения и восторга.
– Да в чем проблема – сохраню. Я постараюсь вас убедить! – тихо промямлил Сергей, краснея и почему-то не глядя в глаза Русевичу.
Тот не обратил внимания на заговорчески отведенный взгляд парня, просиял и крепко пожал ему руку:
– Я провожу...
Они снова пошли к недалекой трассе, к которой примыкала эта разбитая дорога. Сережка вел велосипед. Профессор шел рядом. В глазах его светилась гордость и удовлетворение, как будто человек совершил уж если не подвиг, то очень хорошее дело. Парень же шел красный, кровь прилила к голове, выступил пот от нехорошей задумки. Глядя в землю, стараясь не привлечь внимания Русевича к своему состоянию, он спросил глухим голосом:
– А вы-то как же тут?
Но Русевич витал уже где-то далеко, потому ответил легкомысленно:
– Обо мне не думай, все устроится...
Уже должна была показаться остановка автобуса, как вдруг на дороге возник сурового вида крепкий молодой человек в облегающем защитном костюме.
– Кто это, профессор? – недружелюбно глядя на Сергея, спросил крепыш. Голос звучал приглушенно, словно был слышен издалека. От неожиданности Сережка выпустил из рук велик, и тот, громыхая, покатился в кювет.
– Грег? – ошеломленный Русевич растерянно хлопал своими по-женски густыми ресницами.
– Я что, сильно изменился за этот час, пока искал вас?
– Как раз нет... почему-то... – проговорил Русевич. – Но я думал, что изменился я...
Нельзя было не заметить странность в облике этого незнакомца: он как бы колыхался в воздухе, вернее, будто виделся за знойными воздушными волнами.
– С чего бы? Вы совсем не изменились, профессор! – с некоторой вроде бы досадой промолвил тот. – Как вы исчезли? И зачем так наивно пытались убить меня камнем?
– Разве я могу желать твоей смерти? Разве кому-то я желал смерти? Я разбил камень с другой целью. – В мозгу профессора вихрем крутились мысли. Зато речь стала медленной и не очень связной. – А ты тоже каким-то образом вошел в зону действия камня... Но остался в своем времени... Невероятно... Но тогда почему ты меня видишь?
– Не понимаю ваших слов.
– А тебе не надо понимать! Не подходи! Может и с тобой что-то еще случиться!
В окружавшей его обстановке Грег не мог угадать причин для беспокойства деда. А Русевич снова продолжал в задумчивости:
– Если я здесь, то там я точно исчез, аннигилировал. А ты – и там и здесь...
– Да о чем вы, профессор? Где «там», где «здесь»? Я просто хочу сопроводить вас домой. Вы забыли, что выступаете сегодня в Глобальной академии?
– Это теперь пустяки...
– Странное легкомыслие, профессор. Думаю, вы обязаны вернуться.
– Отсюда, – Русевич развел руки, – я – к сожалению или к счастью – уже не смогу вернуться. И зачем? Есть смысл возвращаться, только пока еще не стало поздно. Иначе придется делать последний шаг. Исправить все можно только этой ценой.
Профессор решительно начал нажимать на какие-то невидимые точки на своем «гидрокостюме» и тот стал тихо сползать с него, обнажая тело...
– Что ты делаешь, дед? Нельзя! – Тот, кого Русевич назвал Грегом, решительно двинулся к нему.
– Э, чудик, не лезь на профессора! – ничего не понимающий Сережка, безмолвно наблюдавший за этим объяснением Русевича с явно не слабым парнем из ниоткуда, вдруг изобразил крутого и неожиданно даже для себя смело двинул в физиономию Грега, бывшего на голову выше. Рука проскочила мимо. Нет, не мимо, а просто сквозь него, как сквозь вязкую массу! А тело Сергея в тот миг будто прошило током.
– Беги, Сережа, это «слепец». Ты должен передать мне флешку. Беги!
Это было сказано так, что парень не мог больше задерживаться. Он в два прыжка подскочил к велосипеду, но дорогу вперед перекрывал «электризованный призрак» Грега. Ну что же – тогда назад, к горячему камню... Сережка по-спринтерски крутанул педали.
Он не мог видеть, как «слепец» налетел на Русевича и обхватил его. Последовавший за этим хлопок и воздушная волна вздыбили столб пыли. Сережку подбросило и шмякнуло об асфальт. Потом – темнота.
...На заброшенной мокрой дороге к старому гидрозабору «слепец» в костюме-хамелеоне сделал по инерции несколько шагов и рухнул на колени. Он крепко обнимал пустоту перед собой, а сзади валялся в пыли дедов тесьют. Ливень прошел, но небо все еще заслоняли угрюмые тучи.
– Как ты, парень? Цел?
Синее яркое небо. Седоволосый мужчина лет сорока пяти, высокий, бородатый, худощавый, с карими глазами, обрамленными густыми ресницами, в ослепительно белой рубашке, озабоченно склонился над Сережкой.
– Откуда ты выскочил, как черт из табакерки? Хорошо, что я уже по обочине тормозил... А если б ты на проезжую часть выбежал, чудак? Подняться можешь?
Сережка оттолкнулся рукой от нагретого солнечными лучами асфальта и, усевшись на краю дороги, огляделся. Как он попал под этот «лендкрузер»? Где он вообще находится? Дорога, лесок... А, это же дорога на Синицино... Куда-то гнал? Что-то должен был успеть... Голова гудела. Тело занемело. В глазах пелена. Седой осторожно ощупывал Сергея. Какое-то у него знакомое лицо...
– Ничего не сломал? – с искренней тревогой спросил мужчина. – Похоже, нет...
Он немного успокоился, протянул руку к Сережкиному смартфону, валявшемуся неподалеку, провел пальцем по экрану, потом протянул гаджет парню.
– Ну, понятно – покемонов ловил! Интересуешься виртуальной реальностью? Научись сначала в этой реальности жить!
«Достал этот зануда!» Удивительно, но боль уже не чувствовалась, Сережка уверенно встал на ноги. Поискал глазами велосипед. Вон он, валяется неподалеку.
– До травмпункта подвезти?
– Я нормально... – отказался Сергей от навязчивого внимания. Поглядел на смартфон: двенадцать сорок две, пропущенных нет.
– Ну, считай, отделался легким испугом! – натужно улыбнулся седобородый, захлопнул дверь красивой крутой машины, огляделся, и, понаблюдав, как Сергей уверенно пошел к велику, повернулся, тихо мыча какую-то старую мелодию, перепрыгнул через отбойник дороги, осторожно стал спускаться вниз, в кювет.
«Подумаешь, интеллигент, – хмыкнул Сережка, – не может уж за кустиком пристроиться?» Подведя велосипед к краю обочины, Сергей зачем-то подглядел за тем, как бородач докарабкался до какого-то камня, поднял с земли засохшую ветку, обломал с нее сучки и принялся царапать ей по желтой с прожилками поверхности. «Геолог, блин! Чудик какой-то. Накупили права, чтоб людей сшибать...»
Парень оседлал велосипед и, попытавшись сунуть смартфон в карман, обнаружил, что там лежит оранжево-желтый листок осины. «Откуда бы? Кругом одни сосны!» Пожав плечами, он отпустил с ладони листок, который тут же был подхвачен дерзким дуновением ветра и нехотя полетел в сторону, под откос. Сережка проследил, как лист блеснул в солнечном хрустале сентябрьского воздуха, опустился на желтый камень возле бородача, и там свернулся и пожух. Бородач смахнул его своей палочкой, и листок исчез в коричневой пыли.
